- Я не знаю, Сережа. Наверное, я счастлива. По крайней мере, у меня все хорошо.
     - Храни его и дальше.
     - Я берегу его Сережа. Ведь это память о тебе. О моем первом любимом. Память о нас молодых среди жестокой войны.
     - Хорошо ты сказала, Танюша.
     Они проговорили три дня и ночи без перерыва. Снова и о поэзии, и о том, что было у них раньше вместе, что произошло с каждым уже по отдельности. Какими они стали. Он сходил раньше ее и взял адрес.
     - Я напишу тебе, Таня, когда определюсь на новом месте службы. Где это будет - пока не знаю.
     Его письмо пришло через полгода. И она долго думала, то порываясь написать, то комкая написанное. Все, что было с ними вместе - осталось с ними навсегда. Но теперь жизнь развела их судьбы так далеко. И стоило ли оживлять то, старое, вовлекать в это, уже их новое и такое далекое от того. И она не решилась ответить. Пусть то останется навсегда в их памяти. Это уже навсегда. В этом серебряном колечке, в том числе. До сих пор она не знает, была ли она права. Но она была так рада и так счастлива, что ее цыган-лейтенант Сережа Чигаев жив, да еще сделал такую блестящую карьеру, дошел до "цыган-полковника". А что с ним сейчас, где он?..
     И вдруг она поймала себя на том, что все это она произносит по старой привычке. Ведь вот она память старушечья! Ведь сегодня она узнала о нем кое-что. И опять серебряное колечко, которое оказало и на ее жизнь, и на жизнь других близких ей людей такое влияние...
     Зика, ее младшенькая, подрастала и все чаще стала спрашивать маму, что это у нее за колечко на мизинчике, которое она с раннего детства любила рассматривать и целовать мамины пальчики с золотым и серебряным колечком. Кажется, дочери было около семнадцати лет, когда она рассказала ей всю историю этого колечка и своей первой любви. Та была ужасно взволнована этой романтической историей. Зика с детства, впрочем, это, по-видимому, было веянием того времени, была настроена весьма романтично. И со всей решительностью юного романтика тех лет, она заявила:
     - Мамочка, раз тебе принесло счастье серебряное колечко, ведь права же, папа, Игнат, Сеня, я - это твое счастье?
     - Да, дурочка.
     - Я тоже хочу, чтоб у меня было такое же. Знай, в тот день, когда ты увидишь у меня на мизинце серебряное колечко, значит в тот день я стала женщиной. Пусть у меня будет как у тебя.
     Она не придала очень большого значения девичьей клятве, хотя изредка и посматривала на ее руки. Они оставались девственно чистыми.
     Зика поступила в техникум. Вокруг нее собиралось всегда много молодых людей. В ней был природный дар лидера и организатора. К тому же она была весьма привлекательной девицей, тут у нее не было родительского пристрастия. Вокруг Зики всегда собиралось много молодежи, они наполняли их квартиру шумом молодых споров и звоном романтических песен о новых городах, о таежных тропах и северных метелях. На последнем курсе техникума Зика познакомилась с Петей. Был тот тогда долговязым и вечно голодным студентом-медиком. Что нашла в нем Зика было для нее загадкой. На ее вкус он был довольно занудлив, некоторые зикины обожатели нравились ей куда больше. Но, впрочем, тут дело было дочери, она не собиралась в это дело вмешиваться.
     Они поженились. Петя, как когда-то ей Ваня, надел Зике в ЗАГСе золотое обручальное колечко. Потом была у них в квартире свадьба, скромная свадьба по обычаям тех лет. Гости пели, веселились, кричали "Горько", молодожены смущенно и неумело целовались, а затем их проводили в спальню на их первую брачную ночь. Лишь глубокой ночью гости разошлись, до утра она убиралась, пока, наконец, не присела в чистой кухне на своем любимом месте, чтобы хоть немного отдохнуть от запарки последних дней. Ваня уже ушел на службу. Старшие сыновья уже не жили с нею. В квартире стояла тишина.
     И вдруг она услышала, как распахнулась дверь спальни молодоженов, и в кухню ворвалась Зика с вытянутыми вперед руками и растопыренными пальцами. И она сразу же заметила, как рядом с золотым обручальным колечком на ее мизинчике матово поблескивает серебряное колечко. Сзади она заметила, еле успевал за нею Петя.
     Зика бросилась к ней на шею и сказала: "Мамочка, теперь и у меня есть серебряное колечко. Оно тоже принесет мне счастье, не так ли?".
     Слезы невольно навернулись у ней на глаза. И тут, как всегда несколько занудливо, сказал Петя, выйдя из-за спины молодой супруги:
     - Я благодарю вас, Татьяна Яковлевна, что вы воспитали вашу дочь в таких твердых нравственных устоях...
     Он хотел еще что-то сказать, но смутился и лишь спросил:
     - Можно я буду называть вас мамой?
     Конечно, Петя.
     Напористая и решительная Зика и рассудительный , даже занудливый Петя оказались на удивление хорошей парой. Зика иногда подшучивала над Петей за его занудливость, иногда даже вскипала, когда тот погружался в дебри рассуждений по каким-то совсем уж пустяковым поводам, но тот не обижался, а сам подсмеивался в этом случае над этим свойством характера.
     Петя окончил институт и со временем стал довольно крупным психиатром. Сейчас он доктор наук, ведет несколько курсов и кафедр, где-то консультирует. В последние годы он увлекся модной теперь сексологией, часто выступает перед юношеством и молодежью на темы сексуального воспитания и имеет обширную почту от людей всех возрастов - от подростков до женщин климактерического возраста, жаждущих получить его совет по их сексуальным проблемам. Зика, которая уже стала Зинаидой Ивановной, перешла на работу во внешнеторговую организацию, часто выезжает за границу для торговли чем-то, толи часами, толи изобретениями. У них одна дочь, ее любимица Ириша, воспитание которой оказалось почти целиком на ее руках, у родителей, увы, времени на это почти не оказалось. Сыновья, Игнат и Сеня, также давно жили семьями, у них также вроде складывается все хорошо, хотя иногда она чувствует угрызения совести перед ними, что как-то они отдалились друг от друга. Нет, они, конечно, навещают друг друга с вполне приемлемой регулярностью, но все-таки не ощущает она с ними такой внутренней и неразрывной связи, как с Зиной, Иришей, даже с Петей. Впрочем, может это все нормально.
     Так что было грех ей жаловаться на судьбу, и она постепенно все больше и больше проникалась верою в магическую силу серебряного колечка, подаренного ей веселым летчиком-цыганом после той первой сладостной ночи любви.
     Правда, Ваня, ее муж, часто болел, давали о себе знать и военные раны. После рождения Ириши она решила вообще больше времени отдавать семье и перешла с ответственной работы в одном из министерств на более спокойную и оставляющую больше времени семье, работу. Уход за Ваней и воспитание Ириши все больше отвлекали и замыкали ее интересы кругом семьи. Сначала она внутренне протестовала и не могла с этим духовно смириться, но затем как-то вдруг поняла, что это все вполне закономерно и стала в этих мелких, но бесконечно семейных заботах находить и радость, и удовлетворение.
     Скоро настигло ее и первое серьезное семейное горе, смерть Вани. Но большая дружная семья позволила ей перенести эту утрату, и жизнь в своих хлопотах, заботах, маленьких радостях и преувеличенных огорчениях текла дальше, принося каждый день что-то новое. Вот и вчера она принесла такое, что до сих пор не может уложить это в своих мыслях. И опять серебряное колечко.

     Подрастала Ириша. И все чаще принималась расспрашивать, почему у бабушки и у мамы на мизинчике серебряные колечки. А у других мам и бабушек других девочек таких колечек нет.
     В четырнадцать лет она вдруг из гадкого утенка превратилась в стройную девушку с длинными ногами, красивой молодой грудью, волнистыми русыми волосами и статью молодой королевы. Переход был как-то чудовищно резок. Еще буквально вчера угловатая нескладеха, а сейчас королева, и сознающая прекрасно это, с явным удовольствием ловящая на себе взгляды не только мальчиков-сверстников, но и молодых мужчин. "Н-да, ? как-то подумалось ей, ? Это совсем другое поколение. Не их поколение, до слез стеснявшееся всех признаков наступающей женственности, не поколение Зики, на все это за "запахом тайги" не обращавшее внимания".
     И мать как-то рассказала ей историю бабушкиного и собственного серебряного колечка. Та была так заинтересована всей этой историей, что запрыгала, захлопала в ладошки и тут же сказала, что также заведет себе такое, когда потеряет свою невинность.
     - Только ты не очень с этим спеши, Ириша, - только и смогла сказать мать.
     - Не волнуйся, мамочка, я у тебя разумная.
     - Бабулечка, это ужасно здорово, что у нас есть своя семейная история, своя фамильная традиция, какой ни у кого нет. Девчонки с ума посходят от зависти, - сказала она потом ей. С нею Ириша была в совершенно товарищеских отношениях, на короткой ноге, как она выражалась. И потом часто расспрашивала ее, интересуясь порою уж такими подробностями, которые даже ее, старуху, повергали в смущение.
     - Ну, Ириша, - только и могла выговорить она.
     - Бабулечка, ну что тут особенного. Вот и папу спроси, он тебе скажет, что это все нормально, и ничего такого в этом нет.
     Сам Петр Семенович, готовый выступать на темы сексуального воспитания где угодно, готовый обсуждать эту тему в любой аудитории, с собственной дочерью о этих разговоров уклонялся как юная институтка нескромных анекдотов. Иногда это выглядело до ужаса забавным, когда знаменитый профессор-сексолог вдруг превращался в стеснительную старую деву, краснеющую от простых и "естественных" вопросов собственной несовершеннолетней дочери.
     Этим летом Ириша закончила десятилетку и решила пойти по отцовской части. Она до сих пор не может понять, как ее старое сердце смогло выдержать ту бурю страхов и волнений, которые она испытала, пока ее внучка сдавала вступительные экзамены. Но теперь, слава богу, все позади, капли с валерьянкой и таблетками с успокоительными лежат в дальнем шкафчике.
     И вот вчера это случилось.
     Иришка, ее маленькая внучка, тяжесть тельца которой в младенческом возрасте до сих пор еще жива в ее руках, ее бесенок - пришла вчера с серебряным колечком на мизинце.
     Первой заметила его Зика. И машинально спросила дочку.
     - А это для чего ты нацепила?
     - Как для чего? Для того же.
     - Как, это значит...
     - Мамочка, это самое и значит.
     Зина только открыла рот. Казалось, она никогда не сможет закрыть. Наконец, она только и смогла выговорить:
     Да ведь тебе еще даже нет и восемнадцати...
     - Мамулечка, мне уже почти восемнадцать. Каких-то двух месяцев не хватает. А что такое два месяца для девушки и женщины? Ведь правда, бабуля, ничего.
     Отец, отец, ты посмотри, что сотворила наша дочь, - закричала тут Зина, до которой, наконец, все окончательно дошло.
     Вошел Петр Семенович.
     - Что такое? Я ничего не вижу.
     Ты посмотри на ее правую руку.
     Петр Семенович посмотрел внимательно и тут впервые при родной дочери в нем, наконец, проснулся психиатр и сексолог.
     - Случилось то, что и должно было случиться в ее возрасте. Ей уже восемнадцать...
     - Ты у меня молодец, папочка. Ведь два месяца не играют никакой роли.
     - Нужно только радоваться, что это произошло в пятнадцать...
     - Кто бы мне в пятнадцать подарил серебряное колечко?
     - Поздравляю тебя, дочка. Это большое и прекрасное событие в твоей жизни.
     И он поцеловал дочь.
     - Ой, папочка, ты всегда такой разумный, - только и смогла под конец вымолвить Иришка и сама бросилась к отцу на шею и стала его целовать, как, кажется, в жизни не целовала. Петр Семенович был растроган и стал протирать очки.
     - А кто же сей прекрасный рыцарь? - спросил Петр Семенович, когда Ириша по очереди приняла зинины и ее поздравления и поцелуи.
     - Вот папочка, - сказала Ириша, снимая колечко и подавая отцу. Тот одел очки и медленно прочел: "Олег Качалов. 11. 08. 91". -Вы его не знаете. Он курсант летного училища. Сей час на каникулах.
     - А вы собираетесь с ним пожениться? - спросила Зина.
     - А вот этого мы пока не знаем, мамочка.
     - Да, - вздохнула Зина, - у нас все было по-другому. А затем вдруг загорелась. - Ты должна нас познакомить с ним. Должны мы знать, кто стал первым мужчиной нашей единственной дочери. И не возражай, не спорь. Завтра приходите вдвоем. Правда, Петя? - крикнула она.
     - Конечно, Ириша, приводи его. Мы с удовольствием с ним познакомимся.
     - Но ведь это неудобно как-то, пап.
     - Право, я так вовсе не считаю, ответил Петр Семенович.
     А затем Ириша пришла в ее комнату, забралась с ногами в ее кресло, усевшись в своей любимой позе калачиком, и стала делиться с нею впечатлениями этого события. Ирина всегда считала ее скорее подружкой, чем бабулей, и была с нею куда откровенней, чем с матерью, а уж тем более отцом.
     - Ой, бабуль, только почему это так больно? У тебя тоже, ба, больно было?
     - Ириша!
     - Ладно, ладно, бабулька. А он такой красивый, высокий и мне сразу ужасно понравился. И песни он хорошо поет. Но представь, ба, он был совсем-совсем неопытный, я была его первой серьезной девушкой. И мне пришлось чуть ли не самой показывать, что он должен делать.

Звони скорее! Просто подними трубку и набери номер, всё остальное девушка сделает сама. У нас девушки на любой вкус - блондинки, брюнетки, рыжие, худенькие, полные, ... Скорее утоли свой секуальный голод! Вход »