Она решительно вдохнула, как перед прыжком, и в упор посмотрела на Егора, чтобы увидеть его глаза, когда она спросит: Что?! Она знала: его глаза ответят ей, даже если промолчит его голос, но Егор не ответил на ее взгляд, он смотрел в сторону, в стену, в голое пространство между эстампом и пианино и прислушивался к чему-то. Но что можно слышать в стене? Алена вновь глубоко вдохнула - она должна сказать Егору, что его тайна, если она опасна для него, не может быть тайной для нее, Алены, потому что именно она, Алена, и сумеет помочь ему - и отчаянно заговорила: "Ты знаешь..."- голос ее заглушил отвратительный дребезг: под самым окном по тротуару проехал и, должно быть, резко затормозил грузовик, груженный какими-то жестянками.
     Егор рванулся из-за стола и едва не отшвырнул стул к стене, но споткнулся об изумленный взгляд Алены и упал на стул, закрыв руками вдруг ставшее белым смуглое, словно загоревшее лицо; и тишина в комнате, подчеркнутая мерным ходом часов... Нутром почуяв, что нельзя сейчас Егора трогать ни рукой, ни словом, Алена осторожно встала со стула и, стараясь не скрипнуть половицей, вышла из комнаты.
     В книжном было людно. Лавируя между покупателями Алена едва не ткнулась лицом в грудь Фаины Прокофьевны - Савицкая была женщина рослая, статная.
     Алена остановилась, ощущая лицом испарину чужой промерзшей шубы, и от неожиданности вместо приветствия, как Будда, замотала головой. Фаина Прокофьевна, словно только за тем и пришла в магазин, чтобы встретить Алену, едва кивнула в ответ на приветствие и спросила сердито и с раздражением:
     - Вы уже выбрали тему курсовой?
     - Да,- удивилась Алена. Список тем лежал на кафедре, каждый вписывал фамилию в одной из свободных строчек, и их выбором никто никогда не интересовался, было лишь одно обязательное условие: не дублировать тему.
     - Какую?- спросила Фаина Прокофьевна таким тоном, будто Алена призналась в непристойном поступке и возникла необходимость уточнить меру его непристойности. Старшекурсницы давно уже объяснили Алене, что раздраженный тон при разговоре со студентом - признак симпатии со стороны Савицкой, и чем недоброжелательней она разговаривает, тем лучше ее отношение; с теми, кто ей совершенно неинтересен или неприятен, Фаина Прокофьевна картинно любезна: в ответ на приветствие молча поднимает голову - отсутствующий взгляд, рот на миг до предела растягивается, изображая любезную улыбку, и тут же лицо отворачивается от вас. Алена видела однажды улыбку Савицкой в ответ на чье-то "здрасте" - жуткое зрелище, как будто вместо лица гипсовая маска с ярко намалеванными губами, и все-таки трудно привыкнуть, что с тобой ни за что ни про что разговаривают, едва сдерживая отвращение.
     - Вийона,- ответила Алена, и лицо Савицкой исказилось, словно отвращение к Алене помножилось на отвращение к Вийону.
     - Вы никак не можете без... - Фаина Прокофьевна на миг запнулась, подыскивая подходящее определение, - выкрутас? Возьмите английскую литературу.
     - Но там нет свободных тем.
     - Неважно.
     - Но я не знаю английский. А я хочу прочитать стихи в подлиннике. Послушать, как они звучат у поэта, какая у него рифма, метр... какая у него музыка! - Алена искала объяснение своему выбору, о котором до встречи с Савицкой не задумывалась, она просто хотела не прозу, а поэзию, и чтоб можно было прочитать в оригинале хоть пару строф, и выбирать ей пришлось из того скудного перечня, что остался не расхватанным до нее более расторопными студентами. К тому же ей нравилось: "От жажды умираю над ручьем, смеюсь сквозь слезы и тружусь играя... я сомневаюсь в явном, верю в чудо... я знаю все, я ничего не знаю..." и уж, конечно: "Я знаю книги, истины и слухи, я знаю все, но только не себя".
     - Что вы прочтете?- спросила Савицкая, и голос ее прозвучал почти человечно. - Он писал на старофранцузском, который и французы не понимают. Мы Вийона знаем лучше чем они благодаря переводам Эренбурга. Не морочьте себе голову, возьмите Байрона. "Дон Жуана".
     - Ну, нет!- воскликнула Алена, и Савицкая, даже не кивнув Алене на прощание, вскинула голову - она была высока, и, подняв голову кверху, а очи к небу, могла никого на земле не замечать - быстро прошла к выходу. Алена глядела вслед Фаине Прокофьевне, ей было и обидно, и неловко. Догнать? объясниться? Она сообразила, что Людмила, кажется, так зовут ту новую, что принимала у них экзамен, доложила Савицкой, кто и как отвечал на экзамене, и Савицкой рассуждения Алены о Байроне показались интересными, но про Байрона столько всего написано, а про Вийона - почти ничего.
     Алена свернула к бульвару и забыла и о Савицкой, и о Вийоне, лишь Байрон еще витал в ее мыслях, потому что думала Алена теперь о Егоре и думала, чуть улыбаясь, но не над Егором и даже не над собой, и уж, конечно, не над лордом Джорджом Гордоном Байроном, а вот улыбалась и все, потому что при ярком свете солнца и ослепительном блеске снега жизнь была прекрасна, и в ней был Егор. Егор... он был везде - среди корявых стволов деревьев, в припорошенных снежком клумбах, в силуэте далеких домов - Егор... над ним, как над Байроном, парила тайна...
     Высокий широкоплечий Егор явно был не похож на образ Байрона, сотканный из кадров забытого фильма и фотографий в книгах, но ореол тайны... Тайна, недосказанность позволяют нам домыслить в своем герое то, что... и в природе не существует. Но почему же именно Байрон? Разве мало в истории загадочных фигур? Ах, какая разница... В Егоре есть загадка, тайная пе- чаль... Скорбь? Вот именно, скорбь - от чужих страданий, от несправедливости мира. И равнодушие к обыденным радостям жизни, и глубокий внутренний мир, и раздумья о судьбе человечества...
     Алена вбежала по лестнице на площадку, и дверь тут же распахнулась, словно Егор, вовсе не похожий на Байрона, живой, теплый, объемный, чувствовал ее приближение, хотя, наверное, все было прозаичнее: он увидел ее в окно. Но... что значит про- заичнее? Ведь он мог смотреть в телевизор, в газету, в потолок, а он смотрел в окно и видел Алену. Алена засмеялась. Егор глянул, чуть прищурился, но промолчал, словно вмиг прочитал ее мысли и спрашивать ему было не о чем и незачем, ан нет, пусть он и многое в ней видит, но только теперь и у нее есть своя маленькая тайна, и сказать о ней Егору или нет - она еще посмотрит, а пока ей самой надо разобраться, похож ли Егор на английского лорда. Или... -тут Алена, чуть склонив голову на плечо, посмотрела на Егора долгим наблюдательным взглядом, словно то был не Егор, а портрет его, что взгляда ее видеть не мог и наблюдать за ним можно сколько угодно и как угодно- долго, пристально... Конечно нет! Не похож он вовсе на английского лорда. Он похож на героя русского романа, она еще не сообразила на кого именно, но конечно, он русский герой. В Егоре от Онегина мечтам невольная преданность, неподражательная странность и резкий, охлажденный ум. Он печальный, как Демон, и голос у него волшебный. Он, как Инсаров, прямой, непринужденный, спокойный, и миссия у него, конечно, не обыденная- а такая, что о ней вслух и сказать страшно? Ну, ладно, ну пусть у него еще нет никакой миссии, но он еще молод, он готовит себя...
     - А Ульяны Егоровны нет?- спросила Алена, удивляясь: странно, право. Сын приехал, а она все где-то... Когда приезжал из Южного старший брат Алены, мама не только дома старалась весь день быть, она и на кухне так себе место находила, чтобы видеть сына в дверной проем.
     Они сидели на кухоньке, такой махонькой, что невольно касались друг друга локтями. И каждый раз Алена на миг терялась, помня сон, но тут же, чуть деланно смеялась и продолжала рассказывать о своей встрече с Савицкой. То она болтала, как болтала бы с братом, но, вскидывая глаза и встречая взгляд Егора, вновь терялась и замолкала на миг, забыв, о чем собственно только что хотела рассказать ему. А Егор словно и не замечал ее растерянности. Переспрашивал, как будто ему было очень интересна вся эта история с английским романтизмом, и Алена, вновь увлекаясь, рассказывала ему и про экзамен, и про семинары по зарубежке, и вообще обо всей своей институтской жизни.

     Алене и Егора хотелось спросить: чем он занят, кто он - она же совсем ничегошеньки про него не знает, а главное, впрочем, не главное даже, пожалуй, единственное, что ее сейчас тревожило - где он живет? вернулся ли он домой навсегда или однажды утром она проснется, а его - нет?
     Несколько раз она умолкала, теряя нить разговора, потому что думала уже не о книгах, а о Егоре, и каждый раз решалось уже спросить: что он? Но каждый раз Егор бережно и настойчиво направлял ее речь в прежнее русло, и Алена была уверена: он знает, что она хочет его спросить, знает и то, о чем она хочет его спросить, и не хочет, чтобы она задавала свой вопрос. Но почему? И предчувствие чего-то тягостного, горестного, того, что мешает Егору поговорить с Аленой обо всем без утайки, тревожило Алену и даже пугало.
     Егор встал, убирая сковороду на плиту, в тесноте кухни свободной рукой коснулся спины Алены, и Алена ощутила в теле странную незнакомую слабость и то, ночное, ощущение близости Егора, желание раствориться в нем, слиться с ним в единое целое... Вилка, которую Алена, забывшись, все еще держала в руке, дрогнула, стукнула о столешницу, и Егор обернулся от плиты, глянул Алене в глаза, и улыбка его была, как всегда быстрой, летучей, но сейчас она не была усмешливой, она была грустной. Егор, снова думая о чем-то далеком, и это задело Алену, разлил чай и снова посмотрел Алене в глаза и вновь улыбнулся грустно, даже печально. Но почему - печально?- кричали глаза Алены, а Егор, что казалось, читал все ее мысли, крика ее как бы и не слышал, повернулся к окну, долго смотрел в темное стекло... Чай остыл. Алена хотела окликнуть Егора, мол, эй, где ты, я, между прочим, здесь, и, обиженная, тоже глянула в темноту окна, и поняла, что Егор как в зеркало все смотрит и смотрит на нее. Но отчего же в зеркало, когда вот она я, ты только повернись. И она тоже стала смотреть в зеркальное его лицо и все ждала, что вот сейчас он что-то там, наконец, додумает, повернется от окна, встанет за стулом Алены и руки его коснутся ее плеч...
     Егор резко повернулся, глянул на Алену - взгляд новый, незнакомый, неулыбчивый, и явно хотел что-то сказать. Смотрел ей в глаза, куда-то в их невидимую глубину, словно понял, что не в темном окне, а здесь, в глазах Алены спрятан нужный ответ на его вопрос. Вздохнул, и, не сказав ничего, вновь отвернулся к окну.
     Алена, что только что замерла в страшновато-блаженном ожидании важного для них обоих разговора, обиделась на его повернутую к ней спину и чуть не расплакалась от обманутого ожидания. Но Егор почти сразу же обернулся к столу, но так, словно не было огромной такой кричащей паузы в их разговоре, поставил на огонь остывший чайник, достал с полки сладости и вновь начал кормить ими Алену, как маленькую сестренку, а потом сказал: "Сам уберу, а ты - спать, каникулы еще не начались",- и улыбнулся прежней насмешливой улыбкой, и столь разительна была в нем перемена, и так обманулись ее ожидания, что Алена даже не стала пререкаться, кому из них убираться на кухне и не стала сообщать Егору, как хотела было, что она уже взрослая и как-нибудь сама разберется, когда ей спать ложиться, но Егор и не дал ей времени возражать. Словно что-то вспомнив, ушел в комнату, чтобы не мешать Алене готовиться ко сну.
     Так Алена, дутая, и плескалась в ванной, но когда она, вся так же по-детски надутая, вышла из ванной, и Егор вышел из комнаты, на миг остановился возле Алены, сказал ласково: "До завтра. Спи спокойно, моя хорошая" и губами коснулся ее виска еле слышно, так что и не поймешь, коснулся или только померещилось ей, и пошел дальше на кухню. И у Алены вновь слезы выступили из глаз... И она шмыгнула в комнату, и там с мокрыми волосами, с непросушенным лицом, на которое влажное хотела положить крем, стояла, прижавшись к двери, и ждала: вот сейчас послышатся его шаги... и погаснут у ее двери... и он стукнет тихонько в дверь... или просто дверь тихонько откроется... и что же ей, Алене, делать? что сказать? как поступить?
     Хлопнула входная дверь. Послышался негромкий говор Ульяны Егоровны. Алена почувствовала, как заледенели ее ноги, и легла на диван.
     Ее начал бить озноб. Она старалась согреться, то растирала ноги руками, то замирала на месте, потому что шум ладоней и шорох пододеяльника мешали ей слушать квартиру. Вот Егор прошел в ванную. Вот, сколько минут прошло? какое-то одно долгое мгновение - он прошел в комнату со словами: "Я спать буду, мама". С кухни отозвался голос Ульяны Егоровны: "С Богом, сынок". И тут же ее голос, но уже совсем по-другому, с тоской простонал: "О, Господи..." А потом едва слышный шепот, похожий на монотонное бормотание... едва слышный плач... едва слышные шаги - и тишина.
     По субботам в библиотеке немноголюдно, и можно и тетради ,и книги разложить широко, и местечко выбрать поуютнее, в уголочке, у книжного стеллажа с энциклопедическими словарями и справочниками. Одно обидно: в субботу библиотека рано закан- чивает свой рабочий день, и только разберешься в каталоге с карточками да выпишешь новые книги, да получишь их, только устро- ишься комфортно да распрощаешься с сиюминутными мыслями, да уйдешь с головой в текст, и только плавно потекли твои мысли и раздумья о прочитанном и в голове закружились задумки для будущего реферата, а уже - все, пять часов вечера, и библиотекари, милые женщины, вовсе не озабоченные ни судьбами мировой литературы, ни литературными нормами родного языка, торопятся до- мой и неприязненно поторапливают немногочисленных читателей, и даже те минут тридцать - сорок, что у тебя еще есть, считай, украдены - какая мысль воспарит под громким хождением библиотекарей по рядам и их неулыбчивым "Сдавайте книги. Заканчи- вайте! Библиотека закрывается!"?
     Кто-то сказал Алене - кажется, блондинка с абонемента сама и сказала, что <все они> заканчивали ее факультет (библиотечный институт в городе открылся недавно), но Алене не верилось, потому что, казалось Алене, ни блондинка, ни ее коллеги книги не любят - когда книгу любишь, любишь даже подержать ее в руках, разгладить страницы после нерадивого читателя, подклеить корешок, прочитать наугад несколько строк и очень хочешь, чтобы книгу, что тебе понравилась, прочли все, а библиотекарей и читатели раздражали, и заказы они принимали с внутренним протестом, заранее убежденные, что все, что ты тут задумала - вздор, лишь лишняя работа им, и непременно норовили хотя бы часть требований на книги вернуть - не даем больше пяти книг (или трех, это уж кто как). "Зачем тебе столько книг? Давай я принесу тебе одну, где есть сразу все". Но книга, где есть сразу обо всем, у Алены была - учебник. Она искала другие книги, где можно прочитать о писателях и их произведениях такое, чего ни в учебнике нет, ни на лекции не услышишь.

Звони скорее! Просто подними трубку и набери номер, всё остальное девушка сделает сама. У нас девушки на любой вкус - блондинки, брюнетки, рыжие, худенькие, полные, ... Скорее утоли свой секуальный голод! Вход »