-- Она сказала мне, что ты была... что тебя возили....
     -- Где я была?
     -- У какой-то Анн-Мари.
     -- Что еще она говорила? -- прошептала О.
     -- Говорила, что сэр Стивен каждый день бьет тебя плетью.
     -- Это правда, -- тихо сказала О. -- И сейчас он должен прийти сюда. Уходи, Натали, я прошу тебя.
     Натали подняла голову и с нескрываемым обожанием посмотрела на О.
     -- Я умоляю тебя, О., научи меня быть такой как ты. Я буду делать все, что ты скажешь. Ты будешь моей богиней. Обещай, что ты возьмешь меня с собой, когда будешь возвращаться в то место, о котором говорила Жаклин.
     -- Ты еще слишком маленькая для этого, -- сказала О.
     -- Маленькая? -- презрительно переспросила она. -- Да мне уже скоро шестнадцать. А потом можешь спросить у сэра Стивена, что он думает об этом.
     Как раз в эту минуту в комнату О. вошел сам сэр Стивен.
     Натали, в конце концов, разрешили находиться рядом с О. и пообещали отвезти ее в Руаси. Но англичанин строго-настрого запретил О. учить ее каким-либо пусть даже самым невинным ласкам, целовать ее или в свою очередь позволить ей целовать себя. Он хотел, чтобы в замке она появилась, девственно нетронутой.
     -- Насколько это возможно, конечно, -- улыбнувшись, добавил он.
     Правда, при этом он потребовал от Натали, чтобы она не оставляла О. ни на минуту, чтобы она смотрела, как О. ласкает его, как О. ласкает Жаклин, как он или старая служанка Нора порят ее плетью и розгами и как она принимает это.
     Натали дрожала от ревности и ненависти, когда видела как мягкие нежные губы О. целуют ее сестру. Тогда ей хотелось убить Жаклин. Но когда она приходила в альков и там, лежа на полу, у самой кровати О., смотрела, как О. извивается под ударами хлыста сэра Стивена, как она, опустившись на колени, с наслаждением делает ему минет, как она разводит руками свои ягодицы, чтобы принять в себя сэра Стивена, она испытывала лишь желание и восхищение. Ей не терпелось стать такой, как О.
     
      * * *
     
      Неожиданно для О., Жаклин резко оборвала их отношения; возможно, она считала, что они могут как-то негативно сказаться на ее отношениях с Рене. Но здесь тоже было многое непонятно, проводя с Рене почти все время, она как бы держала его на расстоянии. Она холодно смотрела на него, а когда и улыбалась, то выходило у нее это как-то натянуто и заученно. О. вполне допускала, что девушка ночами отдается Рене столь пылко, как и ей, но по поведению Жаклин это совершенно не чувствовалось. А Рене, и это было заметно во всем, просто сходил с ума от желания. В нем проснулась любовь, яростная, всепоглощающая и, временами казалось, безответная. Он разговаривал с О. и сэром Стивеном, он завтракал и обедал с ними, он гулял, составляя ими компанию, но он не видел и не слышал их. Он жил только одним -- Жаклин, и больше всего боялся не понравиться ей. И еще он думал, прилагая все усилия, чтобы понять и уяснить для себя смысл самого существования Жаклин, ее суть, скрытую где-то там, под золотистой, с нежным загаром, кожей. Его усилия были схожи с тем, что люди делают во сне, пытаясь ухватиться за последний вагон уходящего поезда или нащупать рукой спасительную балку, чувствуя, как разваливается под ногами мост. Ему хотелось разломать эту большую куклу и, заглянув внутрь, понять, что же за механизм заставляет ее так пищать и плакать.
     "Да, -- говорила себе О., -- вот, кажется, и пришел тот день, которого я так боялась, когда Рене оставит меня и я для него становлюсь всего лишь тенью еще одной, из его прошлой жизни. И я не чувствую грусти, мне только жаль его. В моем сердце нет ни горечи, ни обиды. Он оставляет меня, что же, это его право, право мужчины. А что же моя любовь? Ведь я сама всего несколько недель назад умирала за одно только его слово -- люблю. И вот, я так спокойна сейчас? Я утешилась? Но нет, я не просто утешилась -- я счастлива, и выходит, что отдав меня сэру Стивену, он открыл меня, тем самым, для новой, еще более сильной любви. Но их двоих и невозможно сравнивать: мягкий, нежный Рене и суровый, непреклонный сэр Стивен."
     Каким покоем, каким наслаждением было для нее это ощущение темноты, исходившее от металлических, вставленных в ее плоть, колец. Это клеймо, навсегда отдавшее ее сэру Стивену, эта незнающая жалости рвущая ее плоть рука хозяина и его холодная сдержанная любовь -- не было ничего трепетнее и сладостнее для О. сейчас. Так получилось, говорила она себе, что она любила Рене лишь для того, что бы научиться этому чувству, чтобы научиться отдавать себя, чтобы, в конце концов, стать благодарной рабыней сэру Стивену.
     
      * * *
     
      Как бы то ни было, но видеть Рене, всегда такого свободного, уверенного в себе (и она любила его за это), сейчас не находящего себе места, мечущегося, страдающего, было невыносимо для нее. Это наполняло ее настоящей ненавистью к Жаклин. Догадывался ли об этом Рене? Наверное -- да, особенно после того случая, что произошел, когда она и Жаклин ездили в Канны, в салон модных причесок.
     Выйдя из салона, они сидели на террасе ля Резерв и ели мороженое. Вокруг бегали и галдели ребятишки, и Жаклин улыбалась им. В своих узких брючках и черном легком свитере, она такая загорелая и белокурая, такая дерзкая и неприступная, она, казалось, несколько тяготилась обществом О. Она сказала, что у нее назначена встреча с одним режиссером, который снимал ее тогда в Париже, а сейчас хочет снимать ее на натуре, по-видимому, где-нибудь в горах. Режиссер не заставил себя долго ждать. О. сразу поняла, что молодой человек влюблен в Жаклин, это было ясно по одному тому, как он смотрел на нее. Он обожал и боготворил ее.
     "И в этом нет ничего удивительного," -- сказала себе О. Удивительно было другое -- поведение Жаклин. Откинувшись в кресле, она лениво слушала о каких-то числах и днях недели, о каких-то встречах, о том, как трудно найти деньги на съемки фильма и еще о многом другом. Обращаясь к ней, мужчина называл ее на "ты". Иногда движением головы она отвечала ему "да" или "нет" и томно прикрывала глаза. О. сидела напротив Жаклин, и ей не трудно было заметить, что Жаклин из-под опущенных век внимательно следит за мужчиной и с наслаждением ловит признаки того неистового желания, что она вызывает в нем. Она частенько делала это и прежде, думая, что этого никто не замечает. Но еще более странным было то, что это откровенное желание, вместе с тем смущало ее. Она стала очень серьезной и сдержанной. С Рене она никогда такой не была. Лишь раз мимолетная улыбка появилась на ее губах. Это произошло, когда О. наклонилась к столу, чтобы налить себе минеральной воды, и их взгляды встретились. В один миг они поняли друг друга, но если на лице Жаклин не отразилось ни малейшего беспокойства, то О. почувствовала, что начинает краснеть.
     -- Тебе плохо? -- спросила ее Жаклин. -- Подожди, сейчас едем. Впрочем, надо признаться, румянец тебе к лицу.
     Потом она подняла глаза и улыбнулась своему собеседнику. В этой улыбке было столько неги, страсти и желания, что О. казалось невозможным устоять против нее. Она ждала, что мужчина бросится на Жаклин и начнет целовать ее. Но нет. Он еще был слишком молод, чтобы знать, сколько подчас бесстыдства и похоти скрывается в женщинах под маской напускного безразличия. Он позволил Жаклин встать. Она протянула ему руку, сказала, что непременно позвонит ему, а сейчас должна идти. Он растерянно попрощался и долго еще потом стоял на тротуаре, под немилосердно палящим солнцем, глядя вслед удаляющемуся по широкому проспекту "Бьюику" и увозящему от него его богиню.

     -- И он тебе что, нравится? -- спросила О. у Жаклин, когда они выехали на шоссе, бегущее по высокому выступающему над бескрайним лазурным морем карнизу.
     -- А тебе-то что с того? -- ответила Жаклин.
     -- Мне ничего, но это касается Рене.
     -- Я полагаю, что если что действительно, касается Рене, сэра Стивена, и еще двух-трех десятков мужиков, так это то, что ты сидишь сейчас, закинув ногу на ногу и мнешь свою юбку.
     О. осталась сидеть, как сидела.
     -- Чего ты молчишь? -- зло спросила Жаклин. -- Или я не права?
     Но О. уже не слушала ее. Неужели Жаклин хочет испугать ее, -- подумала О. -- Неужели пригрозив ей рассказать об этой маленькой провинности сэру Стивену, она всерьез думала помешать ей рассказать обо всем Рене? глупо. О. не раздумывая ни секунды сделала бы это, но она знала, что известие об обмане Жаклин, может окончательно надломить его. К тому же О. боялась, и признавалась себе в этом, что ярость Рене может обратиться на нее, как на гонца, принесшего дурную весть. Чего О. не знала, так это, как убедить Жаклин в том, что если она и будет молчать, то только поэтому, а не из-за каких-то там глупых угроз и страха перед возможным наказанием? Как объяснить ей это?
     До самого дома они не обменялись больше ни словом. Выйдя из машины, Жаклин наклонилась и сорвала с клумбы, разбитой под самыми окнами дома, цветок герани. Она сжала его в ладони, и О., стоявшая рядом, почувствовала тонкий и сильный аромат цветка. Может быть, таким образом она хотела скрыть терпкий запах своего пота, пота от которого потемнел под мышками ее свитер и еще плотнее теперь прилипал к ее телу. Войдя в дом и поднявшись в гостиную -- это был большой зал, с выбеленными стенами и покрытыми красной плиткой полом, -- они встретили там Рене.
     -- Однако, вы опаздываете, -- сказал он, увидев их, и потом, обращаясь к О., добавил: -- Сэр Стивен давно ждет тебя. Он, кажется, не в духе.
     Жаклин громко засмеялась. О. почувствовала, что опять начинает краснеть.
     -- Ну, что вам другого времени не найти? -- спросил недовольно Рене, по-своему понимая происходящее.
     -- Дело совсем не в этом, Рене, -- сказала Жаклин. -- Ты знаешь, например, что ваша драгоценная девочка, не такая уж послушная, как вам кажется, особенно, если вас нет рядом. Ты только посмотри на ее юбку, и все сам поймешь.
     О. стояла посередине комнаты и молчала. Рене велел ей повернуться, но она не нашла в себе сил сделать этого.
     -- Кроме того, она еще и сидит, положив ногу на ногу, -- прибавила Жаклин. -- Только не в вашем присутствии, конечно. Вы этого никогда не увидите, так же, впрочем, как и то, с какой ловкостью она подцепляет мужиков.
     -- Это ложь, -- не выдержав закричала О. -- Это ты цепляешь их, а не я.
     Она в ярости бросилась на Жаклин, но Рене успел перехватить ее. Теперь она билась в его руках, испытывая удовольствие от того, что он рядом, близко, от того, что она снова в его власти. О. наслаждалась своим бессилием. Секундой позже подняв голову, она с ужасом увидела стоящего в дверях комнаты и смотрящего на нее сэра Стивена, Жаклин медленно пятилась к дивану. О. почувствовала, что хотя Рене держит ее, все его внимание обращено на блондинку. Она перестала вырываться и, не желая выглядеть виноватой еще и в глазах своего господина, тихо прошептала:
     -- То, что она говорит -- неправда. Все -- неправда. Я клянусь вам. Клянусь.
     Сэр Стивен, даже не взглянув на Жаклин, знаком попросил Рене отпустить ее, и так же молча велел ей следовать за ним. Но едва она успела закрыть за собой дверь гостиной, как оказалась прижатой к стене и почувствовала, как губы и руки сэра Стивена начали страстно ласкать ее. Он хватал ее за грудь, сильно сжимая соски, засовывал в нее пальцы, целовал ее рот, приоткрывая его языком. Она застонала от счастья и наслаждения. Ей казалось, еще немного, и она истечет вся под его рукой. Хватит ли у нее смелости когда-нибудь сказать ему, что нет большего наслаждения для нее, чем она испытывает, когда он с такой свободой и откровенностью использует ее, когда он может, не обращая ни на что внимания делать с ней все что угодно, и нет для него никаких запретов. Уверенность в том, что он всегда думает только о себе, прислушивается только к своим желаниям, -- жестоко порол ли он ее или нежно ласкал, -- вызывала у О. такой восторг, что каждый раз, получая тому новые доказательства, сладострастный трепет охватывал ее, и она задыхалась от дикого ощущения счастья. Вжатая в стену, закрыв глаза, перекошенным страстью ртом, она шептала:
     -- Я люблю вас, я люблю вас... люблю...
     Руки сэра Стивена воспламеняли ее все больше и больше. Перед глазами у нее поплыло. Ноги немели и отказывались держать ее. Она проваливалась в сладостное небытие. Но тут, наконец, сэр Стивен отпустил ее, поправил на ее влажных бедрах юбку и застегнул балеро на ее набухшей груди.
     -- Пойдем, -- сказал он. -- Ты мне нужна.
     О. открыла глаза и поняла, что кроме них двоих в комнате был кто-то еще. В эту комнату можно было попасть и из сада, через широкую, в половину стены, стеклянную дверь. Сейчас она была приоткрыта, и на расположенной за нею небольшой террасе, в плетеном ивовом кресле, с сигаретой во рту, сидел огромного роста мужчина. У него был абсолютно голый череп и колоссальных размеров вываливающийся из брюк живот. Он какое-то время с интересом рассматривал О., потом выбрался из кресла и подошел к сэру Стивену. Англичанин подвел к нему О., и она заметила, что у мужчины из жилетного кармана, там где обычно носят часы, свисает цепочка, на конце которой был закреплен блестящий диск, с нарисованной на нем эмблемой замка Руаси. Сэр Стивен представил гостя, назвав его "Командором", не называя при этом имени, и гигант очень галантно поцеловал ее руку. Чем О. была приятно удивлена, поскольку это было впервые, если не считать сэра Стивена, когда кто-либо из имевших отношение к Руаси мужчин поцеловал ей руку. Потом все трое вернулись в комнату.
     Сэр Стивен взял с каминной полки колокольчик и позвонил в него. О., заметив на стоящем возле дивана маленьком китайском столике бутылку виски, сифон с содовой и стаканы, подумала, что значит он звонил не за этим. Тогда же ее внимание привлекла и большая из белого пластика картонная коробка, что стояла на полу у самого камина. Командор занял место в соломенном кресле. Сэр Стивен присел боком на круглый столик, свесив одну ногу и опираясь на пол другой. О. было велено сесть на диван, и она, подняв юбку, послушно опустилась на него своими голыми бедрами. Вскоре в комнату вошла Нора. Сэр Стивен попросил ее раздеть О. и унести одежду. Оказавшись голой, О., нисколько не сомневаясь в том, что сэр Стивен хочет продемонстрировать ее покорность, и не желая разочаровывать его, буквально застыла посреди комнаты, следуя вынесенному из Руаси правилу. Глаза опущены, ноги слегка расставлены.

Звони скорее! Просто подними трубку и набери номер, всё остальное девушка сделает сама. У нас девушки на любой вкус - блондинки, брюнетки, рыжие, худенькие, полные, ... Скорее утоли свой секуальный голод! Вход »